Внутри меня накручивался какой-то вопрос, но Бык, словно снова прочитав мои мысли, сам заговорил на эту тему. - Кастанеда не совсем верно описал мои с вами «взаимоотношения», - сказал он. – А возможно и сам Дон Хуан ввёл его в это заблуждение. Он писал, что мы дали вам систему убеждений, представления о добре и зле и даже нравы вашего общества. Это клевета!
Он сделал внушительную паузу после своего восклицания о клевете, словно давая мне возможность оценить шутку и рассмеяться. Но я просто ждал продолжения. Тогда он продолжил: - Я дал вам только свой Разум. А тот культ, фетиш который вы из него сделали, - ваша собственная заслуга. Алчными, трусливыми, самодовольными, завистливыми, косными и эгоцентричными вы сделали себя сами. Не могу сказать, что это не входило в мои планы. Ещё как входило! Но я не смог бы ничего сделать против вашей собственной воли. Я дал вам только орудие. Орудие превосходное, прекрасное орудие! Орудие, которым я пользуюсь сам. Никто не виноват, что вы не сумели им правильно воспользоваться. - Так может, не стоило давать ружьё детям? – огрызнулся я. - А это уже детские трудности, - холодно возразил он. – Ты снова ставишь себя на моё место и пытаешься взывать к какой-то совести, да? Я промолчал. - В одном Дон Хуан был прав, - заявил Бык. – Эта вселенная, - вселенная хищников. В остальном же, что касается того, что именно вам было дано, он основательно напутал. Впрочем, как я подозреваю, его не особенно и интересовала точность формулировок. Вполне возможно, он прекрасно осознавал, каким образом обстоят дела в действительности. Но по какой-то причине решил преподать Карлосу урок именно в такой форме. Что ж, это прекрасная возможность для дальнейшего потакания своему идиотизму. Ведь вы ни в чём не виноваты! Виноваты проклятые летуны!
У меня возникло сразу два вопроса, и я забеспокоился, что пока стану разбираться с одним вопросом, - забуду другой. Поэтому, чтобы не забыть второй вопрос, я, присев на корточки, начертил определённый знак пальцем на каменистой почве, как обычно делал это в реале. Бык, казалось, с интересом наблюдал за моими действиями. Я не стал снова подниматься на ноги, а удобно уселся и задал вопрос, который меня интересовал больше. - Ты говоришь о Доне Хуане так, что складывается впечатление, что ты не знал в точности ни его мыслей, ни намерений. В то же время, пока мы тут болтаем, я уже не раз отмечал, что ты буквально читаешь мои мысли. Чем это можно объяснить? - Что именно объяснить? – то ли не понял, то ли сделал вид, что не понимает Бык. - Ты можешь читать мои мысли? – напрямую спросил я. - Когда ты пользуешься моим разумом, я, конечно же, знаю, что происходит внутри тебя. Но когда ты выходишь из пространства разума в пространство воли, я могу только видеть, что с тобой что-то происходит. Но что именно, - не знаю в точности. Мне не хватает данных. Тут меня осенило, и я сделал предположение, что он именно поэтому так неопределённо говорит о действиях и намерениях Дона Хуана, - потому что тот большую часть времени находился в пространстве воли? Бык подтвердил мою догадку. - Дон Хуан говорил, что светящаяся оболочка осознания мага становится невкусной для летунов. Это действительно так? – спросил я. - Правильнее было бы сказать, - несъедобной, - поправил он и снова сделал паузу в расчёте, что это прозвучит как шутка. – Такой человек словно выходит из сферы моего влияния. Что я могу сделать со свиньёй, которая отрастила крылья, перестала подчиняться законам свинарника и улетела прочь?
Он словно вздохнул, а потом добавил: - Заметь, законы этого свинарника устанавливаю не я! Это вы сами…
Какое-то время мы молчали. Потом он спросил, - что это я там чертил на земле прутиком? Я сказал, что чертил не прутиком, а пальцем. Он возразил, что видел прутик. Он выделил слово «видел» интонационно, и я сразу же вспомнил о том вопросе, который вертелся у меня с самого начала нашей с ним «беседы». Я спросил: - В самом начале я так понял, что вы способны видеть? Подобно тому, как видят маги?
Он ответил, что не может в точности знать, как именно видят маги. Но, судя по описаниям Кастанеды, они, действительно, видят каким-то похожим образом. Во всяком случае, он не нашёл ничего нового или неожиданного для себя в текстах Кастанеды. Для него самого то, что там называлось видением, является обычным режимом восприятия. (Я уточнил, - он что, читал книги КК? Бык ответил, что делал это, но совсем не так, как читаем мы.) Тогда я высказал следующее своё предположение о том, что, в таком случае, ему, возможно, нужно «настраиваться» на смотрение точно так же, как нам на видение? Бык сказал, что он не способен смотреть точно так же, как это делаем мы. И что ему действительно нужно «переключаться» из режима видения в режим смотрения. Но он не может, а может быть просто не хочет, собрать картинку смотрения точно такую же, какую собираем мы. Он сказал, что, например, меня сейчас он «смотрит», как некое светлое, продолговатое пятно, имеющее объём и совершенно непривлекательное с виду. Я усмехнулся и сказал, что это забавно, что оба мы друг другу представляемся непривлекательными пятнами. Только он – чёрным, а я – светлым. Бык возразил, что в этом нет ничего забавного или удивительного. И уж тем более не стоило бы делать какие-то выводы, основываясь на нашей с ним чёрно-белой дифференциации. Это просто разная скорость восприятия. - Я воспринимаю гораздо быстрее, чем ты, - заключил он. – Только и всего.
Он снова спросил меня о том, что я там чертил на земле. И я попытался сформулировать тот вопрос, который хотел задать после вопроса о Доне Хуане. - Ну, хорошо, - начал я. – Допустим, мы сами виноваты в том положении «жрачки», в котором находимся. Но разве вы не прикладываете никаких усилий к тому, чтобы сохранить это status quo? - Тут трудно ответить однозначно, - Бык, казалось, даже переступил с ноги на ногу. – Скажем так: я сам не прикладываю к этому усилий. Но есть люди, которые, как принято у вас говорить, льют воду на мою мельницу. - Это те люди, которым вы делали предложения? – поинтересовался я. - Да зачем же? – он вроде как даже удивился. – Если бы ты правильно относился ко всему происходящему, то понял бы, что моё предложение вовсе не имело задачи сделать тебя кем-то, типа «агента влияния».
|